От шубы Юрий Дмитриевич решительно отмахнулся – и без того тепло. Чай, не на пир или суд собирается, не на двор и не в святилище!

Последними князю подали тапочки без задников и небольшую войлочную стеганую тафью. Вернее, это была подаренная кем-то из купцов самаркандская тюбетейка с золотым шитьем и россыпью мелких самоцветов. Да токмо кто их, кроме самих мастеров‑тюбетейщиков, отличит?

Покуда Юрий Дмитриевич облачился, покуда ополоснул лицо прохладной водой из стоящего под зеркалом из полированного серебра кувшина, покуда промочил горло горячим пряным сбитнем, закусив его пряженцем с грибами, – прошло заметное время. Посему властитель Галича не проявил гнева, когда княжичи – сонно хлопающие глазами, с опухшими лицами и пахнущие перегаром – явились пред его очами токмо около полудня.

Юрий Дмитриевич лишь удивленно вскинул брови и ехидно полюбопытствовал:

– Никак, намедни праздновали? По какому поводу радость, коли не секрет?

– Взгрустнулось, батюшка, – ответил за всех старший княжич. – Как-то не сложилось вчера с охотой-то. Позорище одно, а не удальство. Ты вон целых трех кабанов положил, а мы все токмо хрюканье издалеча услышали. Обидно… Ну, мы с братьями, потому как поздно было, вместе в трапезную пошли подкрепиться. Медку выпили, поговорили… Слово за слово, мысли да рассказы. Так бочоночек и приговорили. Опосля еще один. А опосля и не считали…

– Вместе, выходит, сидели? – сделал вывод князь.

– Вместе, батюшка, – признались братья и неожиданно услышали:

– Это славно, что вы по сей день столь дружны остаетесь.

– А как же иначе, батюшка? – на сей раз за всех княжичей ответил младший Юрьевич, Дмитрий Красавчик.

– Славно, – повторил Юрий Дмитриевич, склонил голову набок и словно бы в неуверенности огладил правой ладонью подлокотник кресла. – Теперь же слушайте и внимайте. Я много думал в последние дни о вас, дети мои. Думал о том, как мужественно и достойно вы приняли свой крест, принеся клятву признавать старшинство Василия московского. Думал о том, как вы возмужали. О победах, добытых вами уже без моего совета и вразумления, тоже размышлял. О том, как достойно вы ведете себя, честь и храбрость выказывая. Думал… И пришел к мысли о том, что вы уже совсем не дети. Вы есть мужи взрослые и вполне способны жить своим умом! Ибо если взрослой жизни вовремя не начать, то никогда ей уже и не научишься.

Князь Звенигородский замолчал, облизнул неожиданно пересохшие губы.

Его сыновья терпеливо ждали продолжения.

– Сим повелеваю! – неожиданно громко и твердо объявил властитель Звенигорода, Вятки, Рузы и Галича. – Сим дарую тебе в удел, сын мой Василий, княжество Звенигородское и Бежецкое со всеми его городками и весями, пашнями, торгами и твердынями, с сего дня и до века, целиком и полностью в родовое владение! Сын мой Дмитрий! Сим дарую тебе в удел княжество Угличское, а также Рузу со всеми их городками и весями, пашнями, торгами и твердынями, с сего дня и до века, целиком и полностью в родовое владение! Дорога ныне встала крепкая, посему сбирайтесь оба и отправляйтесь принимать уделы под руку свою… – Юрий Дмитриевич снова чуть помедлил и улыбнулся: – Князья!

– Батюшка, а я? – с некоторой обидой выдохнул младший княжич.

– Ты остаешься здесь, – пожал плечами правитель. – Должен же я и стольному Галичу князя своего обеспечить? Ты, как младший, дома осядешь. Старшим же пора из гнезда отчего вылетать. Василий и Дмитрий… Ступайте, бросайте клич среди бояр, кто из них пожелает судьбу свою с вами связать, в вашу свиту перейти. Пусть не тревожится, я не обижусь. Начинайте людей собирать, рухлядь, припасы. Ну, и в путь, свое поприще топтать. Правьте!

– Ты даруешь нам уделы, отец? – неуверенно переспросил средний Дмитрий.

– Разве я неразборчиво сказываю? – Юрий Дмитриевич провел ладонью от усов до середины бороды. – Отныне вы – самовластные князья!

– Батюшка!!! – Поддавшись порыву, Дмитрий кинулся вперед и крепко прижался к груди правителя, обняв вместе с креслом. – Спасибо, батюшка! Благодарю!

– Ты достоин этого, сынок. Достоин. – Князь приобнял юношу левой рукой и потрепал по голове. – Пора тебе на себя заботу о роде нашем брать!

– Батюшка… – Василий подошел более степенно.

– Да, сынок, – поднял на него взгляд Юрий Дмитриевич. – И ты тоже. И ты, Красавчик. Отныне заботу о землях наших и о благополучии нашей семьи, всего нашего рода я поручаю вам! Сам же, вестимо, посвящу себя заботам о душе своей и замаливанию прежних грехов.

– Не рановато, отец, хоронить себя собираешься? – громко и бодро ответил Василий, положив ладонь ему на плечо. – Ты еще силен и крепок, нас всех с легкостью переживешь! Вон, на охоте минувшей единственный трех свиней в изгоне взял. А тут вдруг наследство делить затеял! С чего?

– Разве я не сказывал? – отпустив Дмитрия, пожал плечами князь. – Грешен я, и грех мой велик есть. Клятва ваша о принятии на себя надлежащего искупления избавила меня от тревог мирских. Отчего бы теперь не позаботиться о тревоге душевной?

– Значит, мы все теперь полноправные князья? – словно бы только теперь осознал случившееся младший княжич.

– Да, дети мои, – уже в который раз подтвердил Юрий Дмитриевич. – Вы теперь князья. И вам пора набирать свиты!

– Благодарю, батюшка! Можешь во мне не сомневаться! – Василий поклонился, устремился к двери.

– Будь уверен во мне, батюшка! Не подведу, не опозорю, – поддакнул ему Дмитрий и тоже поспешил к двери.

– Спасибо, отец… – неуверенно произнес младший из сыновей, замявшись на пороге.

Юрий Дмитриевич меж тем поднялся, подошел к окну, уперся лбом в свинцовую поперечину, вглядываясь в волнисто-радужную белизну, что царила за двойными слюдяными пластинами. Его сердце стучало, словно бы у юнца, первый раз увидевшего обнаженную девку, лицо горело, тело пробила легкая дрожь.

Вот и все, он сделал этот шаг! Сделал быстро и решительно, как и надлежит взрослому мужу справляться с самыми трудными и опасными проблемами.

Его мучило двойственное чувство. С одной стороны, Юрий Дмитриевич полагал сей поступок правильным. Отречься от мира, от суеты, покаяться… Удалиться в тихую обитель, дабы замолить грех предательства и запретной любви вдали от чужих глаз и людской молвы. И раз уж проступок сей у них с Софьей один на двоих, – то почему бы им не замаливать его вместе[15]?